Дым отечества [СИ] - Татьяна Апраксина

боялся ада, он был бы правителем получше. А потому, что отлучение разрывает все связи, стоящие на клятвах. В том числе, и связи между правителями и подданными. А ссора — одновременно — и с Ромой, и с Аурелией даст противникам Бентивольо и всем недовольным повод думать, что в этот раз его удастся стряхнуть. Старый стервятник покрутил морщинистой шеей и сдался. С его внуком эта шутка не удалась бы — он хороший правитель. В свои шестнадцать лет.

— …и мы повелеваем вам, наш возлюбленный сын, оказать любезность обратившемуся к нам от имени города Неаполя послу, — читает ко всему привычный гонец: он и Отче Наш задом наперед оттарабанит без запинки, было бы написано поразборчивей.

Посол, приземистый и круглый, в померанцевой расшитой золотом накидке, и сам похожий на откатившийся от родного дерева померанец, делает несколько шагов вперед. Он если и удивлен, то не показывает виду. Скорее уж, доволен. Какую же любезность с ясного неба велит оказать Его Святейшество? Снег на голову под стенами Фаэнцы был несколько более ожидаем.

Что делать неаполитанцам зимой в Имоле… вернее, им есть что делать зимой в Имоле, но с армией — и они об этом еще не знают.

У посла — приятный баритон, хорошая латынь. Его Величество король неаполитанский Федериго расстроен, разгневан, возмущен — его подданную, жену его верного слуги и адмирала Доротею дель Искья, посещавшую родственников в Урбино, захватили на дороге люди, назвавшие имя герцога Беневентского, охрану перебили, слуг прогнали, а благородную даму вместе с повозкой, прислужницами и имуществом уволокли в неизвестном направлении, что есть позор, поношение, похищение и поведение, недостойное христианского владыки.

Какой замечательный сюрприз. Какой своевременный. Каким же это образом Его Святейшество ухитрился вообще снизойти до подобной просьбы? Ах да, что-то там в начале — склонив слух к заступничеству возлюбленной невестки, ходатайством которой…

Слушать надо, все и всегда, каждое слово, а не фамильных воронов считать в уме, сидя с видом любезным и благожелательным, приятным всем присутствующим.

Понтифик склонил слух, значит — и нимало не усомнившись, не удосужившись даже тайно поинтересоваться… А, впрочем, это все — потом, потом. Сейчас же — податься вперед, приподнять бровь, разглядывая посла, улыбнуться, словно ожидая продолжения доброй шутки, и когда он, наконец, изложит свою просьбу — мол, из уважения к королю Федериго и брачным узам даму освободить и вернуть, — улыбнуться еще шире. Шутка удалась. Возлюбленный сын доволен и даже польщен.

— Уж не хотите ли вы сказать, что обвиняете в этом похищении нас? — В другое время зал мог бы поежиться, выцвести, словно сад под зимним ветром, но сейчас всем видно, что герцог Беневентский едва сдерживает смех. — Любезнейший посол, — заговорщическая улыбка, — помилуйте — да мне бы свободным женщинам Романьи успеть… оказать свое почтение. Признаюсь вам, даже будь я самим Геркулесом, а я, стыдно сказать, уступаю этому великому герою, я не смог бы себе позволить похищать неаполитанок… во всяком случае, не раньше, чем лет через пять.

Посол смотрит на Чезаре Корво, словно впервые увидев, и, кажется, понимает, что посылать солдат за женщинами на большую дорогу герцогу и вправду незачем.

— Ваша Светлость…

— Я и не думаю винить вас. На землях Его Святейшества бандиты не рискуют носить мои цвета.

— Так, стало быть… — тянет заинтересованный посол. — Ваша Светлость…

— Один из моих капитанов самовольно покинул службу и скрылся как раз неподалеку от Урбино. Если его и впрямь увлекла страсть, то он непременно будет найден и примерно наказан. Мы просим передать королю неаполитанскому наши заверения в лучших намерениях. Что до вас, то мы желаем, чтобы вы возвратились к нашему отцу и господину в Рому, а оттуда сопроводили в Неаполь благородную даму, чье добросердечие скрасит королю Федериго потерю, пока пропажа не сыщется.

— Ваша Светлость имеет в виду…

— Светлейшую монну Санчу, мою невестку. Кому как не ей служить наилучшим залогом тех добрых чувств, которые дом Корво питает к Арагонскому дому Неаполя?

Обязанности посла требуют выдержки и умения улыбаться, даже если тебе на глазах у всех продают дохлую крысу. Даже если ты не знаешь, где именно в сладких словах зарыта дохлая крыса, а только чувствуешь запах.

Посол благодарно кланяется. Сопровождать монну Санчу в гости к родне — нельзя же счесть кузину короля заложницей? — это высшее счастье, доступное придворному.

* * *

Блестящий черный фриз спал под деревом в тени, вытянув шею и положив на землю тяжелую треугольную голову.

Человек в желтом берете с наушниками посмотрел на него, поцокал языком, восхищенно засмеялся. Он очень молод, неожиданно как-то. Наместник Имолы наслушался сплетен и сказок и ожидал встретить старика, а увидел рыжего переростка вдвое моложе себя. Впрочем, в этом деле, как и во многих других, успех не обязательно зависит от возраста.

— Я признателен благородному синьору за возможность увидеть это воистину занимательное зрелище, — с полупоклоном сказал каббалист. — И с удовольствием расскажу, что могу. Но я удивлен, что синьор пожелал обратиться ко мне.

— Сначала я обратился к Ордену Проповедников, — пожал плечами Мартен Делабарта. Он сидел на заборе, слегка покачиваясь, и если эта поза, занятие или собеседник не соответствовали статусу временного правителя города, то гори огнем этот статус. Про города господин Делабарта больше никогда и ничего не говорил и не думал. — Они мне не ответили. А тут вы.

— Поразительные люди, — фыркнул каббалист. — Видите ли, в этой области все мы невежественны как малые дети. Потому что магия тут ни при чем. С вашим фризом, благородный синьор наместник, не произошло даже чуда в прямом значении этого слова — то есть сверхъестественного события. Это просто лошадь, как она была задумана Творцом. С ней все правильно, все так, как и должно быть. Но подробностей этого «правильно» я не знаю, и никто не знает. Проще раздвинуть морскую воду от берега и до дна, чем восстановить одну травинку из райского сада. Праотец Адам и праматерь Хава не оставили записей — а больше с не пострадавшими от Падения животными никто близко и не сталкивался. А когда что-то подобное случалось в истории, то обычно — как и в вашем случае — вокруг происходило столько значительных и устрашающих событий, что летописцам было не до зверей. Что Валаама убили, нам известно. А что стало с его ослицей, ведает один лишь Творец, благословен Он.

— Ослица говорила вслух, — перебил Мартен. — Человеческой речью.

— Ослицу слышал Валаам, — решительно возразил Иегуда бен Маттафи некогда из Овьедо, а теперь из Венеции. — А вот разговаривать, как мы